Читать книгу - "Не здесь и не сейчас. Роман - Сергей Новиков"

Ещё раз хмыкнув, Станислава заметила:

— Жалко, телевизор перед сном не посмотрели — выглядело бы всё ещё приличнее. И смешнее.

Макс резко поднялся, сев на кровати по-японски^[24].

— Да, я понимаю, но… Скорее всего, я очень устал, ведь несколько ночей… точнее, не несколько, а вчера ночью не спал. В общем… Ну, короче, я не могу ничего гарантировать. В смысле результата, — осторожно уточнил он.

В груди появился знакомый по первому свиданию с Леной холодок, а сердце, уже без каких-либо физических нагрузок вроде бега вверх по лестнице, снова как с цепи сорвалось.

Станислава перестала смеяться и тоже села, но иначе — обхватив колени руками. Теперь они смотрели друг на друга, разделённые невысокими спинками кроватей и двумя метрами предрассветных июньских сумерек.

— Мне не нужен результат. Мне нужен ты, — сказала Станислава.

9

Полученный от Марата аванс Макс до копейки истратил на следующий же день. Поздним утром он притащил ей охапку крупных тёмно-бордовых роз, пачку американских сигарет, гроздь бананов и плитку швейцарского шоколада.

Вечером медики со второго уехали, оставив ему квартиру, но к вечеру Максим уже жил у Стаси.

Наверняка первая неделя их романа была под завязку набита если не событиями, то всякими дурашливыми репликами, страшно важными для них обоих признаниями и очаровательно-глупыми нежностями. Однако какие-либо детали, диалоги и другие подробности тех дней очень быстро исчезли из памяти. Несколько лет спустя он неоднократно пытался восстановить их и напивался, с каждой новой рюмкой всё истовее веря, что именно эта порция алкоголя дарит ему самый верный шанс. Что именно после неё он ещё удачнее нырнёт в глубины сознания и окажется перед входом в какую-нибудь подводную пещеру, где неизвестно кто и неизвестно зачем, спрятал весь материал, отснятый памятью в те волшебные дни.

Во время таких погружений ему нередко попадались обрывки искомой плёнки, но лишь одна выловленная сценка содержала хоть какое-то подобие действия и проходила по разряду кинематографа, а не моментальной фотографии.

Жарким полднем они выходят из общежития и направляются туда, где, как им представляется, должна находиться река. Долго идут через заброшенную промзону по утонувшим в траве железнодорожным путям (на этих кадрах, которые, как и весь фрагмент, были сняты в чёрно-белом цвете, он всегда чувствовал аромат креозотовой пропитки из разогретых солнцем шпал). Вот он несёт Стасю на руках, а вот они продолжают движение, но теперь она сидит у него на плечах, высматривая реку. Входят в воду с крохотного песчаного пляжа, и медленно, держа головы над водой, плывут к железнодорожному мосту. Он движется сбоку от неё и, не отрывая взгляда от её лица и собранных в хвост длинных рыжих волос, тараторит без остановки; она смотрит вперёд, но по тому, как она улыбается, видно, что его болтовня ей приятна. Правда, понять, о чём он говорит или чему она так хорошо улыбается, невозможно — эпизод снят без использования микрофона.

Немота героев вызывала досаду, но именно она придавала сцене значимость, оставляя пространство для фантазий о чудесных, полных взаимной влюблённостью диалогах. Ещё более значимым этот немой отрывок делал саундтрек — при каждом просмотре, Макс, заездивший плёнку до дыр, слышал за кадром «These are the days of our lives»^[25], восьмую песню с «Innuendo». Она и в дни съёмок казалась Максу выдающейся, но на себя он её не примерял — тогда ему не хотелось возвращаться в прошлое, ему хотелось поскорее рвануть в прекрасное будущее, где будут деньги, идеальные девушки и не будет призыва в армию; зато впоследствии песня каждый раз вышибала из него дух пророчеством, сбывшимся до буквы: